Расположено на той же улице – Сергея Макеева, но только в 24 раза меньше: два гектара против сорока восьми. Больше того, оно с недавних пор является подразделением Ваганьковского и имеет официальное
Армянское кладбище – самое-самое в городе. Во-первых, оно самое маленькое. Во-вторых, оно было первым окружено настоящей, надежной высокой стеной, а не символическим заборчиком. В-третьих, это единственное кладбище в Москве, где помимо обычных надгробий есть еще и хачкары – каменные армянские кресты с выбитыми на них художественными полотнами. В-четвертых, здесь и более нигде каждый день играют на дудуках, притом лучшие дудукисты столицы.
Исследователь московского некрополя Алексей Саладин писал о нем в книге «Очерки истории московских кладбищ»: «Окруженное высокою кирпичною стеною, за которою виднеются верхушки деревьев да купол старой часовни, кладбище это… всегда на запоре, и почти никогда не увидишь входящего в его ворота человека.
Внутри кладбища тихо и пусто. Даже назойливые звуки города не залетают за высокую ограду, только галки и вороны на деревьях своим зловещим карканьем иногда нарушают мертвую тишину. Могил здесь сравнительно немного, и в центре свободна большая лужайка…
Намогильные памятники Армянского кладбища ничем не отличаются от православных памятников, на них только параллельные надписи на русском и армянском языках».
Кладбище было основано в 1805 году указом Московского губернского правления. По прошествии еще десяти лет здесь возвели храм Воскресения Христова, третью по счету армянскую церковь в Москве. Принято считать, что ее автор – знаменитый Афанасий Григорьев, построивший примерно в то же время и церковь Воскресения Словущева на Ваганьковском кладбище.
Это одна из немногих церквей, у которых отсутствует колокольня: в то время, когда ее строили, колокольный звон в армянских храмах Петербурга и Москвы был запрещен.
А под храмом – усыпальница очень известного и очень богатого рода Лазаревых, бывшего на протяжении многих десятилетий основным покровителем московской армянской диаспоры.
Здесь первое время хоронили только армян, но с конца позапрошлого столетия национальное ограничение было снято. А в 1850-е годы кладбище окружили красивой оградой, краснокирпичной и с башенками. Ее автор – и это уже установлено точно – архитектор Михаил Доримедонтович Быковский, прославивший себя усадьбой Марфино.
Самая необычная могила на Армянском кладбище – памятник московскому промышленнику и меценату Николаю Тарасову (Тарасяну). Он вошел в историю как покровитель Московского Художественного театра и актерского кабаре «Летучая мышь». Стихотворец, автомобилист, знаток парфюма и хороших вин, «московский денди», он ушел из жизни сам, пустив себе в голову пулю.
Известный скульптор Николай Андреев запечатлел его через секунду после этого момента – бессильно полуосевшая-полулежащая фигура, упавшая рука, ладонь которой только что сжимала пистолет.
То, на чем полулежит Тарасов – не диван, и не кресло, а аллегорическое смертное ложе, которое поддерживают со спины армянские девушки-плакальщицы. А вокруг страшной могилы – высокая кованая решетка, выполненная по андреевским эскизам в городе Венеции. Она изображает райский сад – с павлинами и виноградом.
К сожалению, это не подлинник, а копия – от подлинника сохранилась только голова (вылепленная, кстати, по посмертной маске), она находится в музее МХТ. Впрочем, копия выглядит вполне убедительно.
Николай Лазаревич не пережил мук совести. Одна его знакомая, некая Ольга Грибова, попросила у Тарасова крупную сумму денег для уплаты карточного долга своего приятеля, некого Журавлева. Говорила, что иначе тот застрелится. Тарасов отказал, а Журавлев и вправду застрелился. Следом покончила с собой и Грибова. Узнав об этом, застрелился и Тарасов.
Похороны Николая Лазаревича были роскошными. «Московский листок» сообщал: «К 9 часам утра роскошная квартира покойного, в доме Михайлова, по Большой Дмитровке, декорированная тропическими растениями и цветами, переполнилась артистами и артистками Художественного и других театров, массой представителей литературно-художественного мира, членами армянских колоний и представителями торговых фирм. На гроб, закрытый дорогим покрывалом из серебряной парчи, была возложена громадной величины гирлянда из хризантем и белых лилий.
К подъезду была подана погребальная колесница с высоким балдахином из серебряного глазета. Все колонны и карнизы балдахина были обвиты в три ряда широкими гирляндами из живых роз, орхидей, лилий, хризантем и других цветов. Подъезд и лестница были усыпаны лавровыми листьями и живыми розами и хризантемами».
Погребальная процессия направилась на улицу Макеева, в те времена – Четвертую Звенигородскую.
Несколько менее многолюдными были и похороны писателя Андрея Платонова. На них присутствовал Юрий Нагибин. Возмущался: «Этого самого русского человека хоронили на Армянском кладбище. Мы шли мимо скучных надгробий с именами каких-то Еврезянов, Абрамянов, Акопянов, Мкртчанов, о которых мы знали только то, что они умерли».
Можно подумать, что на русском кладбище он бы знал про всех покойных что-нибудь еще.
Нагибин писал: «Гроб поставили на землю, у края могилы, и здесь очень хорошо плакал младший брат Платонова, моряк, прилетевший на похороны с Дальнего Востока буквально в последнюю минуту. У него было красное, по-платоновски симпатичное лицо. Мне казалось: он плачет так горько потому, что только сегодня, при виде большой толпы, пришедшей отдать последний долг его брату… он поверил, что брат его был действительно хорошим писателем…
Плакал – над собой – Виктор Шкловский, морща голое обезьянье личико. Плакал Ясиновский, но только оттого, что все так хорошо получается: Платонов признан, справедливость торжествует… Затем вышел Ковалевский, старый мальчик, и сказал голосом ясным, твердым, хорошо, по-мужски взволнованным:
– Андрей Платонович! – это прозвучало, как зов, который может быть услышан, а возможно, и был услышан. – Андрей Платонович, прощай».
Конечно, все присутствовавшие прекрасно знали о причинах его смерти – Платонов умер от туберкулеза, которым заразился от собственного сына, в свою очередь получившего эту болезнь в сталинских лагерях, куда попал за пересказанный анекдот.
С помощью такого страшного стечения обстоятельств власть все же разделалась с гением, про которого Сталин говорил: «Талантливый писатель, но сволочь».
На могиле Платонова – простая плита с кратким перечнем всех под ней лежащих: сам Писатель, его сын, жена и дочь.
Сейчас на кладбище чуть больше десяти тысяч могил. Самая старая – 1818 года. Те, что появились раньше, просто не дошли до наших дней. Дюжина надгробий признана памятниками архитектуры.
Здесь похоронены шахматист Тигран Петросян, архитектор Алексей Душкин, композитор Микаэл Таривердиев, актер Юрий Катин-Ярцев, писательница Мариэтта Шагинян, актриса Надежда Румянцева, писатель Василий Катанян, популяризатор истории Василий Янчевецкий (более известный как Василий Ян).
Есть тут и памятник «Оставленным могилам» – последняя дань тем, чьи захоронения были утрачены или же просто стали недоступны для родных и близких из-за войн, еще не так давно горевших на Кавказе.
Эта прекрасная идея пришла в голову Григорию Габриэлянцу, бывшему министру геологии СССР. Он же и финансировал памятник.
Интересно надгробие гроссмейстера Тиграна Петросяна, похожее сразу на все шахматные фигуры. Есть, разумеется, надгробия-хачкары. А в лихие девяностые здесь стали хоронить воров в законе, среди которых были и сыны армянского народа.
Особо выделяется надгробие на могиле Владимира Сергеевича Оганова, он же Вачикос Шестипалый. Скульптор, в соответствии с художественными традициями той незабываемой эпохи, изобразил Владимира Сергеевича максимально натуралистично, и его двенадцать пальцев часто вводят в ступор неподготовленных любителей кладбищенских прогулок.
Источник: miloserdie.ru